|
Осип Мандельштам |
|
Her er mine andre gendigtninger fra Mandelshtam. Jeg lader her digtene tale for sig selv, uden kommentarer. |
|
| О
небо, небо, ты мне будешь
снится! Не может быть, чтоб ты совсем ослепло, И день сгорел, как белая страница: Немного дыма и немного пепла! 1911 |
I
drømme, himmel, vil jeg se dig! Kan ikke tro, at du er blændet ganske Og dagens hvide side opbrændt for mig: En smule røg, som stiger fra lidt aske. 1911 |
| Пусть
имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живёт среди веков, А место человека во вселенной! Им овладеть пытаются цари, Священники оправдывают войны, И без него презрения достойны, Как жалкий сор, дома и алтари... 1914 |
Lad
byer blomstre op,
få navn og ry, Forfængelig betydnings kære summen, For evig er dog ikke Rom som by, Men mennesket, dets plads i verdensrummet. For den at vinde fører fyrster krig, Retfærdiggjort af præster deres komme Og uden det er huse, altre tomme, Foragtelige, stakkels affald lig. 1914 |
| От
вторника и до субботы Одна пустыня пролегла. О длительные перелёты! Семь тысяч вёрст — одна стрела. И ласточки, когда летели В Египет водяным путём, Четыре дня они висели. Не зачерпнув воды крылом. 1915 |
Fra
tirsdag af og
indtil
lørdag Den samme ørken mil for mil. O, denne lange flugtens hverdag, Syv tusind vjorst — en fjeret pil. For lærkerne en vandet flugtvej Imod Ægyptens fjerne land, Men fire dages stadig luftleg Og vingen rørte ikke vand 1915 |
| ТРИСТИЯ Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы, и длится ожиданье — Последний час вигилий городских, И чту обряд той петушиный ночи, Когда, подняв дорожный скорби груз, Глядели вдаль заплаканные очи, И женский плач мешался с пеньем муз. Кто может знать при слове расставанье, Какая нам разлука предстоит, Что нам сулит петушье восклицанье, Когда огонь в акрополе горит, И на заре какой-то новой жизни, Когда в сенях лениво вол жуёт, Зачем петух, глашатай новой жизни, На городской стене крылами бьёт? И я люблю обыкновенье пряжи: Снуёт челнок, веретено жужжит. Смотри, навстречу, словно пух лебяжий, Уже босая Делия летит! О, нашей жизни скудная основа, Куда как беден радости язык! Всё было встарь, всё повторится снова, И сладок нам лишь узнаванья миг. Да, будет так: прозрачная фигурка На чистом блюде глиняном лежит, Как беличья распластанная шкурка, Склонясь над воском, девушка глядит. Не нам гадать о греческом Эребе, Для женщин воск что для мужчины медь. Нам только в битвах выпадает жребий, А им дано, гадая, умереть. 1918 |
TRISTIA Jeg har studeret afskedsvidenskaben I løsnet hår ved nattens flæberi. Forventnings varen, bøflens dorske gaben, Snart byens vigilanters tid forbi; Jeg ærer hanenattens ritus gerne, Da, sorgens byrde løftet, klar til gang, Forgrædte øjne så imod det fjerne Og kvindegråd lød midt i musens sang. Ved ordet afsked, kan da nogen kende, Hvad skel og fravær, som os forestår? Hvad budskab hanens opråb til os sende, Når ilden i Akropolis opslår? Og er man ved et nyt livs morgenrøde, Hvor bøflen dovent gumler hø ved mur, Hvorfor herolden, hanen, liv i møde, Med sine vinger slår på byens mur? Og jeg kan lide vævens ro og vane: En skyttels ilfart, summen fra en ten. Men se: Os møder dunet fra en svane I form af Dehlia på bare ben! O, dette for vort liv, så knappe grundlag, Hvor fattigt er dog glædens sprog, hvor dødt! Alt var førhen, alt gentages fra ny af, Kun genkendelsens øjeblik er sødt. Lad det da blive så: Der ligger udbredt En lille klar figur på fadet, pænt, Som ligner pelsen på et egern, udspredt Og, bøjet over vokset, pigen spændt. At spå om græske Erebos går ikke, For kobber er for mænd, hvad voks for mø. Vort lod kan vi i kampe kun udkigge, Men dem er givet, spående, at dø. 1918 |
| Возьми
на радость из моих
ладоней Немного солнца и немного мёда, Как нам велели пчёлы Персефоны. Не отвязать неприкрепленный лодки, Не услыхать в меха обутой тени, Не превозмочь в дремучей жизни страха. Нам остаются только поцелуи, Мохнатые, как маленькие пчёлы, Что умирают, вылетев из улья. Они шуршат в прозрачных дебрях ночи, Их родина — дремучий лес Тайгета, Их пища — время, медуница, мята. Возьми ж на радость дикий мой подарок — Невзрачное сухое ожерелье Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце. 1920 |
Fra
mine hænders
flade tag til glæde En smule solskin og en smule honning, Som os det bød Persefoneses bier. Man kan ej løsne båd, som ej er fastgjort, Ej høre skygger kommende i skindsko, Ej overvinde livets skjulte rædsel. Tilbage er for os da bare kysset, Et loddent, som de små og travle bier, Der dør, når de er fløjet ud fra stadet. De summer rundt i nattens lyse lunde, Som hjemsted har de skoven på Tajgetos, Som føde tid og lungeurt og mynte. Så tag til glæde da min vilde gave, Et uanseligt halsbånd, dødens tørre, Af bier, der af honning skabte solskin 1920 |
| Вернись
в смесительное лоно, Откуда, Лия, ты пришла, За то, что солнцу Илиона Ты жёлтый сумрак предпочла. Иди, никто тебя не тронет, На грудь отца в глухую ночь Пускай главу свою уронит Кровосмесительница-дочь. Но роковая перемена В тебе исполниться должна: Ты будешь Лия — не Елена! Не потому наречена, Что царской крови тяжелее Струиться в жилах, чем другой, — Нет, ты полюбишь иудея, Исчезнешь в нём — и Бог с тобой. 1920 |
Vend
om, gå hjem til
blandingshulen, Hvorfra du, Lea, fik din gang, Fordi til mørket er, det gule, Ej til Ilions sol, din hang. Gå blot, for ingen vil dig røre, Til faders bryst, som faders skat, Lad blot dit hoved fremad føre blodblanderdatter nu i nat. En ændring sker i dig alene, En skæbnefuld tar dig i favn: Du bliver Lea — ej Helene — Men ej fordi du så fik navn, Fordi der strømmer blod, det røde, I åren, ej som hendes, ikke blåt, — Nej, du vil falde for en jøde, Forsvinde i ham — hav det godt. 1920 |
| ВЕК Век мой, зверь мой, кто сумеет Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки? Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей, Захребетник лишь трепещет На пороге новых дней. Тварь покуда жизнь хватает, Донести хребет должна, И невидимым играет Позвоночником волна. Словно нежный хрящ ребёнка, Век младенческой земли. Снова в жертву, как ягнёнка, Темя жизни принесли. Чтобы вырвать век из плена, Чтобы новый мир начать, Узловатых дней колена Нужно флейтою связать. Это век волну колышет Человеческой тоской, И в траве гадюка дышит Мерой века золотой. И ещё набухнут почки, Брызнет зелени побег, Но разбит твой позвоночник, Мой прекрасный жалкий век! И с бессмысленной улыбкой Вспять глядишь, жесток и слаб, Словно зверь, когда-то гибкий, На следы своих же лап. Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей. И горячей рыбой плещет В берег тёплый хрящ морей. И с высокой сетки птичьей, От лазурных влажных глыб Льётся, льётся безразличье На смертельный твой ушиб. 1923 |
TIDEN Du min tid, mit dyr: Dit øje, Kan mon nogen se derind, Med sit blod mon sammenføje Hundredeår'nes marv og sind? Byggeblodet står i strømme Frem fra jordens ting, hver sag, Kun en snylter ville drømme Om at skælve ved ny dag. Bæst må bære rygrad fremad Gennem livet, må, ej vil, Med usynlig smidig rygrad Leger bølgen frit sit spil. Blød som barnebrusk og sart er Jordens ganske spæde tid. Som et lam, til ofring atter, Slæbes livets isse hid. For at rive liv fra fjende, For på ny at skabe fred, Må en fløjte sammenbinde Knudefyldte dages led. Tiden lader bølgen vånde Som med menneskelig ve, Hugormen i græsset ånde Som et mål for gylden tid. Og igen vil knopper svulme, Skud vil skyde, grønnes ved, Knust er dog din rygrad, du min Smukke, ynkelige tid! Meningsløst dit smil, utidigt. Bagud, grum og svag du glor, Som et dyr, engang så smidigt, Ser du dine poters spor. Byggeblodet heftigt flyder Frem fra jordens ting og med Fiskens hede ud det gyder Havets varme brusk mod bred. Fra den høje fuglefælde, Fra de våde blokke blå Ligegyldigheden hældes, Hældes på dit banesår. 1923 |
|
Я скажу это начерно, шёпотом, Потому что ещё не пора: Достигается потом и опытом Безотчётного неба игра. И под временным небом чистилища Забываем мы часто о том, Что счастливое небохранилище — Раздвижной и прижизненный дом. 1937 |
Jeg
kan si' det i kladdeform,
hviskende Fordi tiden er noget for sig: Kun med sved og erfaring nås frem til den Uvilkårlige himmelske leg. Under skærsildens overgangshimmelhvælv Kan vi ofte og tit have glemt, At et lykkeligt sted, at ha' himlen selv, Er vort eget, et flytteligt hjem. 1937 |
|
Ещё не умер ты, ещё ты не один, Покуда с нищенкой-подругой Ты наслаждаешься величием равнин, И мглой, и холодом, и вьюгой. В роскошной бедности, в могучей нищете Живи спокоен и утешен. Благословенны дни и ночи те, И сладкогласный труд безгрешен. Несчастлив тот, кого, как тень его, Пугает лай и ветер косит, И беден тот, кто, сам полуживой У тени милостыню просит. 1937 |
Med
tiggersken, din pige,
slettens store nød, Dens mørke, kulde, blæst du skuer. I to alene, du er endnu ikke død. En vældig fryd fra det, der truer. Lev roligt da i yppig armod, mægtig trang, Og trøst dig, at du fletter Af vellydsværket, lydefrit, en hyldestsang. Velsignet dine dage, nætter. For den er uden lykke, der, som skyggen sin, Af gøen skræmt på jorden ligger. Og den er stakkels, der, skønt halvvejs uden liv, På sine knæ hos skyggen tigger. 1937 |
| Har
du
fået lyst
til at
læse mere Mandelshtam, så klik: Mandelshtams samlede digte lige til at hente. |
|